Неподалеку от ручья обнаружился поваленный ствол дерева с вывороченными корнями. Жан решил, что тут получится неплохое укрытие. Он собрал по округе ветки и под углом сложил их на ствол. Сверху наложил дёрна. Получилась односкатная крыша. Под ствол он наложил ещё дёрна и забрался на импровизированное ложе. Стоило ему лечь, как силы окончательно покинули его. Веки будто налились свинцом. Он перестал сопротивляться накатившей сонливости и отправился в царство Морфея.

Пробуждение Жана было не самым приятным, и это мягко сказано. Он ощутил колющую боль в боку, а когда открыл глаза, то обнаружил источник боли — стальной наконечник копья, который упирался ему в бок…

Глава 2

Мало приятного, когда просыпаешься в незнакомом лесу на другой планете, у тебя болит нога, голова и ломит спину от лежания на земле, а тут в тебя ещё тычет копьём низкорослый мужчина.

Красное светило уже взошло. На листве появилась роса. Жана колотило от высокой температуры и промозглое утро казалось куда более холодным, чем он оно есть.

Аборигена с человеком роднило строение тела: две руки, две ноги, голова. На этом сходство заканчивалось. Бледнокожий, лысый, в коричневых кожаных штанах и безрукавке, на ногах кожаные мокасины. С большими обвислыми ушами как у летучих мышей и огромными темными глазами. Пальцы рук длиннее человеческих. И не важно, что он ростом метр с кепкой. Пигмеям их небольшой рост ничуть не мешал убивать колонистов и заниматься каннибализмом.

Коротышка что-то грозно прокричал на незнакомом языке. Надавивший в бок наконечник копья и приглашающий жест левой руки дал понять, что он требует выбираться из-под дерева.

Кряхтя и подволакивая левую ногу, Жан выполз из шалаша и обнаружил группу поддержки коротышки. Всего он насчитал шестерых дикарей. Все одеты однотипно и вооружены копьями, но примитивность оружия не внушала оптимизма. У него-то и такого нет.

Когда Жан попытался взять палку, чтобы с её помощью подняться на ноги, аборигены оскалилась, обнажая заострённые зубы, от вида которых бросало в дрожь. Тут желание брать что-либо в руки исчезло, как не бывало. Он схватился за ветки поваленного дерева и принял вертикальное положение.

— Я заблудился, — максимально мирно улыбнулся он и продемонстрировал пустые руки. — Видите, я безоружен. Извините, если это ваша территория. Я не хотел сюда заходить. Проводите меня к людям, пожалуйста.

Первый коротышка стал тыкать в него пальцем и что-то сказал своим товарищам. Ты дружно загоготали, после чего наставили на человека копья. Тыкая ими в его сторону, они заставили его идти в нужном им направлении.

— Эй, я ранен! Можно хотя бы палку возьму? — показал он в сторону «костыля» и изобразил, как опирается на него.

Вместо ответа ему в живот упёрлось копьё.

— Всё-всё, понял! — поднял он руки.

Аборигены снова заржали и погнали его дальше. Он не поспевал за их темпом и постоянно падал. В эти моменты коротышки ржали как кони. Они грозно кричали на него, злобно скалились, наносили болезненные уколы копьями. После этого его тело обзавелось царапинами, которые кровоточили и доставляли дополнительные неудобства.

В итоге аборигенам надоели его падения. Один из них врезал Жану по голове древком копья, отчего он рухнул на землю и поплыл. В голове помутнело. Он недавно и так заработал сотрясение мозга, а второй удар лишь усугубил последствия.

Коротышки связали пленника, соорудили волокуши и привязали его к ним. После этого двое из них впряглись в волокуши и довольно бодро потащили их. Когда первая пара устала, их сменили напарники. Так они и тащили по очереди землянина, а он боролся со слабостью и головокружением. Весь путь прошёл как в тумане. Деревья двоились и троились. Три раза его вывернуло наизнанку, и хорошо, что он успевал повернуть голову набок, а то мог бы захлебнуться. Хотя казалось, что и выворачивать нечем, ведь он довольно долго ничего не ел, о чём настойчиво напоминал желудок.

В свой лагерь дикари притащили пленника ближе к полудню. Близость их места обитания первым выдали ароматы помойки, причём в самом суровом её проявлении. Запахи испражнений перебивала вонь тухлятины. Кучками были навалены обглоданные кости, обрывки шкур и щепки.

В очередной раз расставшись с содержимым желудка, Жан прохрипел:

— О выгребных ямах вы явно не слышали, — его поразило, что сами аборигены не морщатся, хотя его от этой вони коробило.

Хотелось оказаться от этого места подальше. Гадили и мусорили дикари под каждым кустом, о чём недвусмысленно намекали следы их грязных дел. Помимо этого в округе не осталось хвороста и торчали остатки от молодых деревьев, которые были вырублены на древки копий. Сами древки сушились в тенечке.

Вторым признаком присутствия разумных стал дым, исходящий от костра. Возле огня сидел пожилой абориген в набедренной повязке и с накинутой на плечи серой шкурой неизвестного животного. Эта шкура знавала лучшие времена: вся истертая, местами рваная, часть шерсти клоками повылезала, а амбре кислого пота резало глаза при приближении к этому деду.

С жилищами местные жители не заморачивались. В центре вытоптанной поляны построен единственный шалаш, технология изготовления которого недалеко отошла от последнего строения Жана. Ветки, палки, дерн — вот и все материалы. Сделано всё тяп-ляп и не рухнуло только благодаря чуду. Внутри через проем на земле видны шкуры. Помещение небольшое, но судя по всему, спят там всем племенем, и то, скорее всего, только во время непогоды. В остальное время, как и сейчас, сидят на пеньках, шкурах или просто на земле.

Навстречу охотникам устремилось всё племя. До этого каждый был занят своим делом. Из тенька под раскидистым деревом, где сушились древки для копий, выбрался хромой мужчина с шрамом, который пересекал правую половину лица ото лба до щеки. Он щурился на правый глаз и передвигался, опираясь на палку. Левая нога у него искривлена, словно при открытом переломе, который неправильно сросся. В иной момент юный Кац ему бы посочувствовал, но видя на лице инвалида лишь хищный интерес, всё человеколюбие куда-то испарилось. Так смотрят не на гостя, а на запеченную индейку.

Заголосили женщины… скорее всего. В их половой принадлежности Жан не был уверен. От мужчин их отличало лишь хрупкое телосложение и небольшие бугорки на месте грудей. А так одеты аналогично мужчинам.

Детвора в возрасте от двух до восьми лет сверкала голыми телесами. Тут уже различие полов было заметно: есть висюлька — парень; нет — девушка… наверное, но это не точно. Всё же Кац не считал себя знатоком размножения ксеносов.

Всего в племени он насчитал двадцать восемь особей. Из них шесть охотников, инвалид, дед, две сморщенные старухи с с обвисшими ушами. Остальные женщины и дети примерно в одинаковой пропорции.

Заниматься любительской антропологией ему помешали радостные возгласы женщин. Те тыкали в него пальцами и смотрели с таким предвкушением, что не оставалось сомнений в каком качестве они его видят. А когда обрадованный дел стал подкидывать в огонь побольше дров, то и вовсе сомнения развеялись.

— Мамочки! — сглотнул Жан горькую и вязкую слюну. — Я же человек! Вы же не собираетесь меня съесть? Это же дикость! Так нельзя!

Его мнение никого не интересовало. Тот самый охотник, который его нашел, приближался к нему с ножом и стальным блеском в глазах. Откуда он взял нож — загадка с неизвестными данными. Но нож у него, что удивительно, был кремниевый.

В голове Каца не укладывались факты. Как может такое быть, что на копьях отличного качества стальные наконечники, при этом пользоваться кремниевым ножом. Впрочем, размышлять над странностями металлообработки аборигенов стало недосуг. Он в патовом положении: связан и привязан к волокуше, со сломанной ногой, проломленной головой, израненный, с температурой и безоружный. А вокруг почти три десятка голодных дикарей.

Дети радостно визжали и облизывались, что не добавляло к ним теплых чувств. Девушки принялись нарывать больших листьев, напоминающих пальмовые. Дедок активно ворошил угли и с предвкушением разглядывал пленника.